XX
Слабый и совсем больной от бессонной ночи встал Ланде на другой день. Всю ночь он думал о Ткачеве и Марье Николаевне, и душа его была полна светлой печалью.
«Какие они оба могучие, какая у них огромная жажда жизни!.. Бедный, милый Ткачев! Какое это счастье так любить жизнь и так стремиться к ней… Они теперь несчастны, но это пройдет, а живая сила останется, — они будут счастливы в счастье ли или в страдании».
Утром он решил пойти к Молочаеву.
Художник был дома и угрюмо сидел на окне, куря одну папиросу за другой. Увидев Ланде, он быстро встал и весь вспыхнул. Что-то непонятное и громадное прошло у него в мозгу.
Ланде прямо прошел через комнату и молча, улыбаясь, протянул ему руку. Лицо у него было светлое и спокойное.
Одну секунду теплое чувство внезапно овладело Молочаевым и ему неудержимо захотелось просто, искренно и сильно пожать протянутую руку; но уже в следующее мгновение все опять спуталось в его душе. Ему почудилось что-то обидное в этом поступке Ланде, и Молочаев весь съежился, его красивое лицо неестественно искривилось в оскорбительно вежливую улыбку.
— Очень приятно… — жестко усмехаясь, сказал он в нос и, кривляясь, с преувеличенным уважением пожал руку Ланде.
— Садитесь, пожалуйста! Как ваше здоровье? — спросил он, нарочно скользнув взглядом по белому пузырю вместо головы.
Ланде тронул повязку рукой и просто сказал:
— Не очень хорошо. Вы меня страшно больно ударили.
Вдруг Молочаев потерялся. Густая краска выступила на его лице. Он старался овладеть собой и тем же оскорбительно вежливым тоном возразил.
— Мне, право, очень жаль…
Ланде посмотрел ему в глаза ясным и спокойным взглядом.
— Нет, зачем так? — тихо возразил он. — Вам не жаль, — ведь вы и хотели меня ударить больно…
Тяжелое, смутное чувство овладело Молочаевым. Как будто что-то придавило его и смутное сознание, что Ланде не смешон, а смешон он сам, смешон и ничтожен, — больно прилило холодом к груди.
— Я пришел собственно сказать вам, — кротко и ровно говорил Ланде, что мне очень жаль, что я довел вас до этого. Я знаю, что вы меня ревновали к Марье Николаевне… А я вовсе не хотел вам мешать. Я, правда, люблю эту девушку за огромную живую жизнь, которая в ней есть; но только я любил ее всегда совсем не так… Теперь она возненавидела меня за все это, за то, что ошиблась. Вы идите к ней, — она полюбит вас, я думаю… А меня вы простите и не чувствуйте ко мне дурного. Я вас люблю, — вы такой сильный и красивый человек… Теперь я пойду, — я знаю, что вам еще не может быть приятно со мной говорить. Прощайте!
овладело Молочаевым. Он заметался по комнате, нарочно стараясь преувеличить и раздуть свое чувство. Как будто это удавалось ему и он засмеялся над Ланде; но в то же время ему стало скучно и как будто жаль чего-то. Он не мог понять, чего именно; но чувство было глубоко и мучительно и ему стало казаться, что оно останется в нем навсегда и на всю жизнь будет так гадко, потерянно и тоскливо.