Бунт
I
Это было большое, казарменного вида, белое и скучное здание, плакавшее отекшей от сырости штукатуркой. Оно было построено как больница: такие же ровные и пустые коридоры, такие же большие, но тусклые, с непрозрачными нижними стеклами, окна, такие же высокие беловатые двери, с номерками и надписями, и даже пахло здесь так же: мытым чистым бельем и карболкой. А самое неприветливое было то, что все здесь было чересчур чисто, пусто и аккуратно, как будто здесь жили не живые люди, а статистические цифры.
В этот день богатая, хорошей фамилии, молодая дама в первый раз приехала для осмотра приюта, так как ее только вчера выбрали вице-председательницей того общества, которое устроило этот приют «для кающихся». Волоча по блестящему полу длинный шлейф и с любопытством и легким смущением оглядываясь по сторонам, она прошла в чистую и хорошо обставленную комнату «для членов комитета», а за нею, размашисто и свободно переваливаясь и шаркая подошвами, прошел секретарь общества, красивый, статный человек в золотом пенснэ.
— Ну-с, Лидия Александровна,— с небрежной шутливостью избалованного женщинами мужчины сказал секретарь,— начнем с приема… новых питомиц нашего высоконравственного учреждения.
— Ну, ну, не смеяться!— кокетливо погрозила ему Лидия Александровна и на мгновение задержала на нем свои большее, красивые и слегка подрисованные глаза.
Надзирательница приюта, желтая и сухая дама, вдова офицера, угодливо улыбнулась и, отворив дверь в коридор, громко и отчетливо сказала, точно считая:
— Александра Козодоева.
За дверью послышались неуверенные и торопливые шаги и вошла небольшая, полная, с крутыми плечами и темными глазами женщина.
Лидия Александровна, сомневаясь, так ли делает и шумя платьем, поднялась ей навстречу.
«Вот они какие… эти… женщины!» — подумала она с интересом, и хотя была очень воспитана, прямо, с брезгливым недоумением, несколько секунд рассматривала ее. И ей все казалось, что это не настоящая женщина, а что-то такое искусственное, специально для приюта сделанное.
Александра Козодоева испуганно и некрасиво косила глазами и молчала.
Секретарь быстро взглянул на нее, но убедился, что не знает, и успокоился.
— Вы, кажется, Александра Козодоева?
— Да-с,— ответила девушка, тяжело и подавленно вздыхая.
Ее давно уже все звали Сашкой или Сашей, и ей было странно отзываться на полное имя и фамилию.
— Вы добровольно желаете вступить в приют?— официально и небрежно спросил секретарь.
— Да-с,— опять испуганно ответила Саша.
Вблизи близорукий секретарь, щурясь, оглядел ее, точно цепляясь взглядом за все круглые и мягкие части ее тела. Саша поймала этот ищущий взгляд и сразу ободрилась, будто натолкнувшись на что-то знакомое и понятное среди чужого и страшного.
— Мы получили уже ее документы, Лидия Александровна… Я распорядился устроить ее на место Федоровой, — слегка пришлепывая губами и уступая ей место, сказал секретарь.
Глаза Лидии Александровны стали испуганными; она почувствовала, что теперь ей следует сказать что-то хорошее и не знала что.
— Это очень хорошо… что вы задумали, — торопливо и путаясь проговорила она,— вам будет теперь гораздо лучше и… вас там поместят… вы идите, я распоряжусь… Корделия Платоновна!..
— Не беспокойтесь, Лидия Александровна,— говорком проговорила надзирательница. — Идемте, Козодоева.
Когда девушка уходила, Лидия Александровна в зеркало увидела прищуренные глаза секретаря, и ей вдруг показалось, что он просто и близко сравнивает их обеих. Что-то оскорбительное ударило ей в голову, она странным голосом произнесла какую-то французскую фразу и нехорошо засмеялась.
«Чего она смеется?» — промелькнуло у Саши в голове.
— А она — ничего! — сказал секретарь, когда дверь затворилась.
Лидия Александровна презрительно вздернула головой.
— У вас нет вкуса… она груба,— с бессознательным, но острым чувством физической ревности неловко возразила она.
Секретарь, щурясь, посмотрел на нее.
— Нет, я не нахожу… А вкус, гм…— многозначительно и самодовольно произнес он и, инстинктивно дразня женщину, прибавил: — она прелестно сложена.
Лидия Александровна почувствовала и поняла, что он знал много таких женщин, и, несмотря на то, что такой разговор нестерпимо шокировал ее, ей пришло в голову только то, что она гораздо лучше, красивее, изящнее. И, невольно изгибаясь всем телом с лениво-сладострастной грацией, Лидия Александровна повернулась к нему своей стройной мягкой спиной. С минуту она, чувствуя на себе раздражающей определенный взгляд мужчины, мучительно старалась вспомнить что-то важное, несомненное, что совершенно исключало всякую возможность сравнения ее с этой женщиной, но не вспомнила и только презрительно и таинственно улыбнулась, и глаза у нее, томные и большие, прикрылись и побелели.
Желтая дама повела Сашу по коридорами, где встречные женщины, в скверно сшитых платьях из дешевенькой синей материи, с равнодушным любопытством смотрели на них, и привела в большую комнату, заставленную громоздкими шкафами и тяжело пропахшую нафталином.
Две толстые простые женщины, возившиеся с грудами грязного прокисшего белья, сейчас же бессмысленно уставились на Сашу.
— Тут мне и жить?— с робким и доверчивым любопытством спросила Саша.
Желтая дама притворилась, что не слышит.
— Как фамилия?— отрывисто и в упор спросила она.
И голос у нее был такой странный, что Саша невольно подумала:
«Как у дохлой рыбы!..»
— Чья?— машинально спросила она.
Глаза желтой дамы стали злыми.
— Ваша, конечно!
— Козодоева, моя фамилия, — тихо ответила Саша, с недоумением припоминая, что желтая дама уже звала ее по фамилии.
— Вам это… переодеться надо, — отрывисто, мельком взглядывая на ее платье, сказала надзирательница.
ее что-то светлое, простое, теплое и радостное. А то, что с нею делали теперь, было так сложно, странно, ненужно ей и непонятно, что она совсем не могла разобраться в нем.
«Так значит, нужно… они уж знают»,— успокаивала она себя.
Саша, торопясь и путаясь в тесемках, стала раздеваться, покорно отдавая свои кофточку, юбку, башмаки, чулки.
— Все, все,— махнула рукой дама, когда Саша осталась в одной рубашке.
Саша торопливо спустила с круглых полных плеч рубашку и осталась голой.
Все три женщины быстро осмотрели ее с ног до головы, и вдруг лицо желтой дамы перекосилось каким-то уродливым чувством. Она думала, что это было презрение к тому, что делала Саша своим телом, а это было смутное, инстинктивное чувство зависти безобразного, состарившегося тела, которое никому не было нужно, к молодому, прекрасному, которое звало к себе всех.
мелкая, мелкая дрожь пробегала по нежной бело-розовой коже, покрывая ее мелкими пупырышками. Желтая дама нарочно, сама не зная зачем, медлила, копаясь в белье.
Саша старалась не смотреть вокруг и стояла неподвижно, не смея прикрыться руками.
«Хоть бы уж скорее…— думала она,— ну, чего она там… стыдно… холодно, чай»…
— Пожалуйста, скорей, — опять с тою же ищущей мягкостью и робостью попросила она.
И опять надзирательница с удовольствием притворилась, что не слышит.
— Вот это ваше платье,— сказала дама и с радостью кинула Саше такое же дрянненькое синенькое платье, какое Саша уже видела в коридоре.
— А… белье?— с трудом выговорила Саша и вся покраснела.
Ей пришло в голову, что может быть, здесь и белья не полагается.
— А, да… берите, вот…
— Скорей, вы!— приказала желтая дама.
Саша, опять торопясь и путаясь, оделась в сшитое не по ней платье. Ей было неловко в нем и стыдно его, и тогда на одну секунду шевельнулась в ней мысль:
«И с какой стати?»…
Но сейчас же она вспомнила, что она уже, почему-то, не имеет права желать быть хорошо и красиво одетой, и тихо, путаясь в подоле слишком длинной юбки, пошла, куда ее повели.
— Вот вам кровать, а вот тут будете свои вещи держать. Вам потом скажут, что полагается делать, и когда обед, чай и все… там…
Желтая дама ушла.
Саша села на краешек своей кровати, почувствовала сквозь тоненькую материю синенькой юбки жесткое и колючее сукно одеяла и стала искоса разглядывать комнату.
Тоненькие железные кровати тоже стояли как в больнице, только не было дощечек с надписями, но Саше сначала показалось, что и дощечки есть. Возле каждой кровати стоял маленький шкафчик, очевидно служивший и столиком, и деревянная, выкрашенная густой зеленой краской табуретка. В комнате было еще пять женщин, которые сначала показались Саше будто на одно лицо.
Рядом, на соседней кровати, сидела толстая, рябая женщина и угрюмо поглядывала на Сашу, лениво распуская грязноватые тесемки чепчика.
— Тебя как звать-то? — басом спросила она, когда встретилась глазами с Сашей.
— Александрой… Сашей…— ответила Саша, и ее саму поразил робкий звук собственного голоса.
— Так… Александра!— помолчав, безразлично повторила рябая и почесала свой толстый, вялый живот.
— Фамилия-то, чай, есть,— вдруг сердито пробурчала она,— дура!
И повернувшись спиной к Саше, стала искать блох в рубашке.
Саша удивленно на нее посмотрела и промолчала.
Другая, совсем худенькая и маленькая блондинка, с круглым животом и длинным лицом, отозвалась:
— Вы ее не слушайте… она у нас ругательница… По фамилии у нас говорят.
— Козодоева, моя фамилия,— застенчиво и торопливо сказала Саша.
Блондинка с животом сейчас же встала и пересела на Сашину кровать.
— Вы, милая, из комитетских? — спросила она ласково.
— Я…— замялась Саша, не понимая вопроса.
— Вам сколько лет-то?
— Два… двадцать два,— пробормотала Саша.
— Значит, по своей охоте?
— Сама,— отвечала Саша и застыдилась, потому что совершенно не могла в эту минуту отдать себе отчета, дурно это или хорошо.
— А почему? — с любопытством спросила блондинка.
— Да… так,— с недоумением сказала Саша.
— Да оставь ты ее!— сказала третья женщина, и голос у нее был такой простой, ласковый и мягкий, что Сашу так и потянуло к ней.
Но маленькая красивая женщина только весело кивнула ей головой и отошла.